Рабиндранат Тагор [без илл.] - Кришна Крипалани

Их сын Шурендронат и дочь Индира, красивые и разносторонне развитые, в детстве дружили с Рабиндранатом, а затем всю жизнь оставались его горячими поклонниками. Индира Деби впоследствии приобрела значительный авторитет в бенгальской литературе и считалась признанным знатоком музыки своего знаменитого дяди: она была прекрасной, грациозной женщиной и груз лет несла с такой же легкостью, как груз своих многочисленных дел. Умерла она в августе 1960 года в возрасте восьмидесяти семи лет.

Третий сын Шароды Деби, Хемендронат, умер сравнительно молодым — в возрасте сорока лет. Рабиндранат с признательностью писал о нем в воспоминаниях о своих молодых годах. Хемендронат, которому поручили следить за учебой маленького Роби и его сверстников, настоял на том, чтобы дети обучались на родном языке, а не на английском. Комментируя этот акт милосердия, поэт писал много лет спустя: "Процесс обучения должен максимально быть похожим на процесс принятия пищи. Если вкус чувствуется с первого прикосновения к еде, желудок начинает работать еще до того, как в него что-нибудь попадет, заранее выделяя пищеварительные соки. Ничего подобного, однако, не происходит, если бенгальского мальчика учат на английском языке… Пока он пыхтит и потеет над правописанием и грамматикой, внутренности не работают, а когда наконец приходит вкус, аппетит уже пропал… В то время когда все кругом шумно выступали в пользу обучения на английском языке, мой третий брат оказался достаточно смелым, чтобы оставить нас в бенгальской школе. За это я ему глубоко признателен".

Четвертый сын оказался слабоумным, но его сын Балендронат стал блестящим писателем, который, несмотря на раннюю смерть — ему не исполнилось и тридцати лет, — вписал свое имя в историю бенгальской литературы.

Пятый сын, Джотириндронат, считался одним из самых образованных людей своего времени. Красивый, элегантный, смелый, он был "Прекрасным принцем" индийского возрождения и пионером почти во всех областях искусства. Музыкант, композитор, поэт, драматург и актер, он со своей неукротимой энергией и страстной любовью к национальной культуре принимал участие в многочисленных предприятиях, которые далеко выходили за рамки искусства и литературы. Он выступал против британской монополии на судоходство и промышленное производство и чуть было не разорился в связанном с этим судебном процессе. Он был на тринадцать лет старше Рабиндраната, и его влияние на интеллектуальное и поэтическое развитие знаменитого брата сыграло большую роль, которую Рабиндранат всегда с благодарностью признавал. Не будет преувеличением сказать, что свидетельство гениальности Джотириндроната, лишь частично проявилось в его собственных делах, а по большей части скрыто в замечательном расцвете способностей его братьев.

Среди других детей Шароды Деби, кроме младшего сына, наиболее выдающимися были две ее дочери: старшая, Саудамини, которая присматривала за великим поэтом в младенчестве, а затем стала преданным помощником старого Махарши, и пятая дочь Шорнокумари, о которой помнят как о первой женщине-писательнице в Бенгалии. Две дочери Шорнокумари также добились большой известности: Хиранмайи Деби — общественный деятель, Шарола Деби — писательница, музыкант и активная участница политической борьбы за национальное освобождение.

Немалых трудов стоило, чтобы все это блестящее, Умное и своенравное потомство жило в мире и согласии. Поэтому неудивительно, что у Шароды Деби оставалось немного времени и сил для воспитания младшего сына. Ее материнская забота сводилась к минимуму — по-видимому, она просто не могла дать больше. Тоска по материнской любви, никогда не остывавшая в детстве, превратилась в зрелые годы в непреходящее желание женской привязанности и ласки. Неумолкающее эхо этого чувства слышится в прекрасных стихах о детстве, написанных им в зрелом возрасте. В некоторых из рассказов и повестей Тагора материнская любовь описывается с такой нежностью, что невольно задаешься вопросом: не является ли это выражением неудовлетворенных желаний автора?

В главах воспоминаний Рабиндраната, где он возвращается к своему детству, нет и следа жалости к себе. Он скорее благодарит судьбу за то, что ему удалось избежать опасности быть избалованным родительским вниманием. "Когда воспитание, — писал он, — становится случайным удовольствием для воспитателя, детям это всегда приносит явный вред". Мальчика никогда ничем не баловали. Несмотря на то, что семья славилась аристократизмом уклада и роскошью, дети воспитывались в строгости.

"Питались мы вовсе не деликатесами. Перечень нашей одежды вызвал бы снисходительную усмешку у современного мальчика. Мы до десяти лет ни по каким случаям не надевали носки или обувь. Для холодной погоды у нас была лишь вторая хлопчатобумажная куртка. И нам никогда не приходило в голову переживать из-за этого. Только когда старик Ниямат, наш портной, забывал пришить карманы к нашим курткам, мы огорчались, ибо еще никогда не рождался мальчик настолько бедный, чтобы ему нечем было набить свои карманы… Нам ничего никогда не доставалось легко. Многие обычные вещи были для нас редкостью, и мы жили чаще всего надеждой, что когда мы станем достаточно взрослыми, мы получим то, что будущее хранит для нас".

Период детства и раннего отрочества, проведенный под опекой домашних слуг, Тагор впоследствии шутливо назвал периодом "тирании прислуги". Ребенком он был беспокойным, уже тогда "томимым жаждой дальних странствий". Чтобы избавить себя от излишних забот о ребенке, один из слуг придумал оригинальный выход. Он усаживал Роби в удобном месте, очерчивал вокруг него мелом круг и с серьезнейшим видом предупреждал, что, если он переступит этот магический круг, его ждет смертельная опасность.

Ребенок уже слышал пересказ "Рамаяны" и знал об ужасных несчастьях, постигших Ситу, перешагнувшую за пределы круга, который начертил вокруг нее Лакшмана.[14] Поэтому он оставался на месте, не решаясь подняться, даже когда слуга пропадал надолго. К счастью, он сидел рядом с окном, выходившим на улицу, где блестел водной гладью бассейн, по одну сторону которого росло большое дерево баньяна, а другую обрамляли кокосовые пальмы. Ребенок следил сквозь жалюзи окна, с какими гримасами входили в воду купальщики, соблюдая каждый свой ритуал: один спускался по ступеням степенно, шепча утренние молитвы, другой затыкал уши и несколько раз приседал в воде, третий нырял прямо с берега… К полудню, когда бассейн пустел и только утки плескались в воде, внимание мальчика переключалось на гигантский баньян и на причудливую игру теней под ним. Через много лет он вспомнит этого товарища своего детства:

Так ты стоишь и в погожие дни, и в туман.

Помнишь об этом ребенке, о старый баньян?[15]

Роби смиренно покорялся "тирании прислуги", но лишь потому, что его безграничный интерес к